Я весь исписан именами
Всю неделю как-то не шло. Днем сидели в одной квартире, занимаясь своими работами, и уже почти смотреть друг-на-друга не могли. Вечерами были всплески веселья, но точечно. А потом опять нам было как-то не о чем говорить. Мы много обнимались, больше, чем когда-либо, но не говорили. Я уже испугалась, что ошиблась. Что мне показалось это дикое душевное родство вплоть до одинаковых плей-листов и любви к одной и то же цифре - 27 (Ну кто еще тоже может любить ту цифру, что приснилась мне 9 лет назад??.....Дееевяяяять......ушу было 9 лет назад....)
И я испугалась, что так и не скажу ему все то, что в голове с пометкой "Токарев поймет". Что не прочитаю ему стихи.
А в последний вечер-ночь мы поговорили. И он говорил мне в шею, в ухо. Мы лежали, и я прижималась к нему спиной. Это мое любимое, самое близкое мое прикосновение. Я говорила, как сильно я люблю людей. Читала стихи. Про кувшины с хмельной судьбой, про огни вместо лиц. Про его брата, про мою Аньку - наши "я, которые не я". Про охеренного мужика Гаага - преподавателя на журфаке, который отпечатался у него внутри. Человек, который смотрит на молодого сосунка, и которому интересно все, что тот говорит. Который до сих пор учится у молодых. И я, конечно, говорила все громче и громче, от одного "Тссссс" до другого.
Я не помню, о чем еще. Не так важно помнить.
Люблю тебя, Сереж. Нихера я не ошиблась. Ты клал тяжелую руку мне на голову и целовал в лоб.
Потом утром я была одна в квартире, собиралась под охеренную музыку, смотрела на октябрьскую фотографию, где я очень счастливая, плакала и кричала слова песни.
Потом я ехала в поезде и мне было херово. Сережа за хренову тучу километров, Егор просто рухнул в никуда. Но потом я включила музыку и мне стало охеренно. Я счастливая. Потому что я люблю и знаю, что буду любить. Я буду кричать, буду бить лобовые стекла машин тех, кого люблю, и свою собственную голову. Буду смеяться по пол часа над собственной мыслью без шанса и желания остановиться, буду не уметь говорить шепотом. Я люблю эту ебанутую ахеренную жизнь, я люблю этих ебанутых ахеренных людей. И я открою так много дверей, сколько смогу. И да, я весь исписан именами.
читать дальше
читать дальше
И я испугалась, что так и не скажу ему все то, что в голове с пометкой "Токарев поймет". Что не прочитаю ему стихи.
А в последний вечер-ночь мы поговорили. И он говорил мне в шею, в ухо. Мы лежали, и я прижималась к нему спиной. Это мое любимое, самое близкое мое прикосновение. Я говорила, как сильно я люблю людей. Читала стихи. Про кувшины с хмельной судьбой, про огни вместо лиц. Про его брата, про мою Аньку - наши "я, которые не я". Про охеренного мужика Гаага - преподавателя на журфаке, который отпечатался у него внутри. Человек, который смотрит на молодого сосунка, и которому интересно все, что тот говорит. Который до сих пор учится у молодых. И я, конечно, говорила все громче и громче, от одного "Тссссс" до другого.
Я не помню, о чем еще. Не так важно помнить.
Люблю тебя, Сереж. Нихера я не ошиблась. Ты клал тяжелую руку мне на голову и целовал в лоб.
Потом утром я была одна в квартире, собиралась под охеренную музыку, смотрела на октябрьскую фотографию, где я очень счастливая, плакала и кричала слова песни.
Потом я ехала в поезде и мне было херово. Сережа за хренову тучу километров, Егор просто рухнул в никуда. Но потом я включила музыку и мне стало охеренно. Я счастливая. Потому что я люблю и знаю, что буду любить. Я буду кричать, буду бить лобовые стекла машин тех, кого люблю, и свою собственную голову. Буду смеяться по пол часа над собственной мыслью без шанса и желания остановиться, буду не уметь говорить шепотом. Я люблю эту ебанутую ахеренную жизнь, я люблю этих ебанутых ахеренных людей. И я открою так много дверей, сколько смогу. И да, я весь исписан именами.
читать дальше
читать дальше